Важнейшая политическая акция нынешней российской власти намечена на 9 мая, когда будет праздноваться восьмидесятилетие победы во Второй мировой войне. Девизом праздника в цивилизованном мире давно уже стало "никогда больше". В России – "можем повторить".
Главное в том, в рамках каких систем ценностей рассматривается Вторая мировая война. И выясняется, что можно говорить, по меньшей мере, о двух принципиально разных подходах.
Если исходить из того, что отечество не тождественно государству; что война была подвигом всех народов бывшего СССР; что победителями следует считать всех – от рядового до генералиссимуса, но при этом деятельность последнего оценивается и по такому критерию, как отношение к собственным рядовым, – то мы имеем дело с одним пониманием.
Если же в основе толкования войны лежит представление о том, что государство вправе распоряжаться своими подданными, как предметами; что цена человеческой жизни ничтожна; что трагедия десятков миллионов людей не имеет никакого значения по сравнению с величием державы, то все это проявление совсем другого исторического сознания. Первую систему ценностей можно назвать гражданской, вторую – державной.
Державная трактовка войны сейчас напоминает о временах сталинских, хотя имеет свои отличия. Путин пошел дальше Сталина, провозгласившего тост за руководящий русский народ. Сталин хоть признавал, что и руководимые народы причастны к победе. Нынешний русский вождь умудрился сказать, что тогдашняя РСФСР одержала бы победу и без других народов бывшего Советского Союза, прежде всего, без Украины.
Вполне логичным стало упоминание о Второй мировой в поправках к так называемой конституции, реформа которой была важнейшим этапом квазиправового оформления тоталитарного сообщества. Отношение к той войне формирует идентичность не только больших, но и малых, семейных общностей. И не только общностей. Степень ее персонализации во многом определяет и самоидентификацию этно- и социофора – человеческой личности. И именно по этой причине поправка о войне и вообще об истории является столь же тоталитарной, как и упоминание о Боге, отношение с которым в конституции деперсонализируется.
Нынешняя трактовка военной истории властью и большинством социума строится на прославлении не воина-освободителя, одолевшего нацизм в союзе с цивилизованными народами, а воина-поработителя, покорившего половину Европы, вопреки козням демократических государств. И это определяет отношение к историческим обстоятельствам начала войны и ее завершения. Подчинение этой трактовке (и вообще – признание за властью и социумом права диктовать интерпретацию истории) на уровне личностном, индивидуальном означает полное принятие тоталитарного устройства русской жизни, слияние с ним.
Нет в нынешней трактовке войны былого антифашистского пафоса, даже казенного. Полонофобия, украинофобия, балтофобия гораздо существеннее антифашизма. Носителями фашизма теперь предстают народы, судьбы которых тогда определялись в схватке двух тоталитарных монстров. Фашизмом объявляется их стремление к национальному суверенитету, нежелание принимать русскую модель общественного устройства. Русские гордятся не тем, что одолели сильного, а тем, что покорили слабых. И все более явственно родство меж побежденными и победителями.
В цивилизованном мире история осмысливается, в России она отрицается реконструкцией прошлого, которое прошлым не становится. Все смеются: ряженые, ряженые. Но ведь это не только казенщина. Но и не дань памяти. Это массовое отрицание линейной темпоральности. Для выходящих на улицы масс война – не то, что давно закончилось, а то, что происходит здесь и сейчас. Реконструкторы есть во всем мире, но в пространстве игры, а не реальности. В России же снова "идет война народная".
Реконструкция отрицает, прежде всего, настоящее, превращая его в повторение прошлого, которое прошлым стать не может. Тем самым ею отрицается история. Все сливается в единой темпоральности мифа, находящегося под защитой уголовного кодекса и конституции. Закон об ответственности за распространение "заведомо ложных сведений" о Советском Союзе в годы Второй мировой войны запрещает как изучение истории, так и исследование настоящего, под запретом оказывается линейная темпоральность, узаконивается русский циклизм, гарантирующий отсутствие развития.
Полномасштабное вторжение в Украину в феврале 2022 года – тоже реконструкция прошлого, отрицание истории с 1945 года, в который вернулись русские, чтобы продолжить завоевательный поход, называемый ими освободительным. Нацисты не только все украинцы, но и вся Европа, одно из клише нынешней власти: "Мы сейчас воюем со всем миром, как было в Великую отечественную войну, вся Европа, весь мир против нас был". Это заявление генерал-майора Рустама Миннекаева восходит к речи Путина 9 мая 2021: "В самое трудное время войны, в решающих сражениях, определивших исход борьбы с фашизмом, наш народ был один. Один на многотрудном, героическом и жертвенном пути к Победе".
Прямым продолжением конституционного запрета на изучении истории Второй мировой войны стали законы о "дискредитации армии", огромные тюремные сроки за распространение информации о преступлениях России и русского народа в Украине. С развитием событий стало ясно, что война в Украине даже не продолжение Великой Отечественной, а ее тождество.
Тождество с Великой отечественной проявилось и в другом. Мобилизация удалась. Те, кто должен был протестовать, протестовали потусив на улице, получив от полиции то, что им положено, плюс повестки. Видеокадры о прощании с мобилизованными позволяют рассматривать происходящее как перенос в реальную жизнь штампов массовой культуры. Успех мобилизации во многом предопределил русский кинематографический мейнстрим, в котором проводы на войну или просто в армию ("Романс о влюбленных", "Родня") были и остаются вечной темой, определяющей – как теперь стало ясно – поведение людей в реальной жизни. Проводы в армию – такое же семейное и общинное событие в жизни русских, как свадьба и похороны, которые являются хранителями поведенческих предписаний вплоть до пьяного выхода на улицу с песнями-плясками и непременной дракой во время свадеб и строго регламентированного поминального стола в доме с занавешенными зеркалами.
Проводы на войну все же отличаются от проводов в армию в мирное время. Тут уместна не только мужская пьянка, но и женские рыдания-причитания, а также детский плач. В десятках, если не сотнях, фильмов показаны образцы поведения в сорок первом году, которым надо следовать. Тем более что варварский циклизм русской темпоральности прочно внедрен в массовое сознание. В России снова наступил сорок первый год, который имеет шансы стать вечным. Люди уходили на войну с "украинским нацизмом", приверженцем которого русские считают весь цивилизованный мир. Потому так были горды мужчины и суровы женщины.
Неприемлемых потерь для русских никогда не было и не будет. Для них характерна нарциссическая виктимность, определяющая очень много в их идентичности. Виктимность эта проявляется, в частности, в трактовке того, что именуется решающей ролью СССР в победе над нацизмом. Эта роль придумана не пропагандой, но то была победа одного тоталитарного образования над другим. Но не об этом сейчас речь, а о том, что обоснованием решающей роли (повторю: реальной) часто служат потери Советского Союза – так до конца и не подсчитанные. Почему-то принято считать, что союзники СССР, чьи потери существенно меньше, воевали не столь интенсивно и эффективно. Хотя вполне уместно рассматривать эти данные как свидетельство более умелого ведения войны по всему миру.
"Бессмертный полк" был частью антиисторической реконструкции. Отрицание истории и отрицание смерти, то есть отрицание индивидуальности, личности. После февраля 2022 года "Бессмертный полк" стал не нужен, потому что война – куда более крутая реконструкция. Бои в Украине не продолжение Второй мировой, это, собственно, и есть Вторая мировая. Недаром в России снимались фильмы, в которых молодые люди призывного возраста оказываются в военном времени. Это не преемственность поколений, которая была в ходу у брежневского агитпропа. Это тождество поколений и отрицание любого развития.
Ветераны оказываются лишними на празднике победы по причинам весьма глубоким. Они напоминают о том, что война в прошлом, что время идет, а люди стареют. Но герои эпоса, как и герои массовой культуры, не должны меняться с возрастом. Вместо ветеранов маршируют молодые люди в форме военных лет и девушки в ретро-одеяниях. И детей так наряжают. Нет истории, нет и реальной картины мира и своего места в мире. Реальность вытравливается из сознания людей, изгоняется с улиц и парадных трибун.
